Минуло еще полчаса. Сквозь рваные тучи проглянуло солнце, и дождь поутих. Было за полдень, а голод не тетка. Они устроились под развесистым вязом; пожелтевшая листва его еще не осыпалась, и у корней было совсем сухо. Эльфы наполнили их фляги давешним бледно-золотистым напитком, свежим, чистым, медвяным. Вскоре они уже смеялись над моросившим дождем, а заодно и над Черными Всадниками. Идти-то оставалось всего ничего.

Фродо привалился спиной к стволу и закрыл глаза. Сэм с Пином, сидя возле, вполголоса завели:

– А ну! Во флягу загляну! – чуть громче пропели они – и осеклись.

Фродо вскочил на ноги. С ветром донесся протяжный вой, цепенящий, злобный и унылый. Он перекатывался из дола в дол, наливаясь холодною хищной яростью, и, как тупой бурав, сверлил уши. Они слушали, словно бы оледенев; а вою, не успел он прерваться, ответило дальнее завывание, такое же яростное и жуткое. Потом настала мертвая тишина.

– Странный какой крик, правда? – сказал Пин деланно бодрым, но слегка дрожащим голосом. – Птица, наверно; правда, не слышал я у нас в Хоббитании таких птиц.

– Не зверь и не птица, – возразил Фродо. – Один позвал, другой ответил – и даже слова были в этом кличе, только жуткие и непонятные. На чужом языке.

Обсуждать не стали. На уме у всех были Черные Всадники, а про них лучше помалкивать, это они уже поняли. Идти – опасно, прятаться – еще опаснее, но куда же денешься, если надо как-то пробраться к парому – да поскорее, чтобы засветло. Они вскинули мешки на плечи и припустились вперед торопливой трусцой.

Вскоре лес кончился; дальше раскинулись луга. Видно, они и правда слишком забрали к югу: за равниной, далеко влево, смутно виднелась Косая Гора по ту сторону Брендидуима. Крадучись выбрались они из-под деревьев и побежали лугом.

Поначалу без лесного прикрытия было страшновато. Далеко позади возвышалось лесистое всхолмье, где они завтракали. Фродо оглядывался: не виден ли там – крохотной черною точкой – недвижный Всадник. Всадника не было. Солнце прожгло облака и опускалось за дальние холмы, яркими закатными вспышками озаряя равнину. Страх отпустил, но тоскливая неуверенность росла. Однако земля была уже не дикая: покосы, пажити. Потом потянулись изгороди с воротами, возделанные поля, оросительные протоки. Все было знакомо, надежно и мирно: обыкновенная Хоббитания. Путники, что ни шаг, успокаивались. Да и река была уже близко, а Черные Всадники остались где-то позади – лесными призраками.

Краем большого, заботливо ухоженного брюквенного поля они подошли к ровному частоколу. За широкой калиткой пролегла прямая колея; невдалеке виднелась рощица, за нею – усадьба. Пин остановился.

– Знаю я, чья это усадьба! – воскликнул он. – Это же хутор Бирюка!

– Из огня да в полымя! – сказал Фродо, отпрянув, будто ненароком оказался у драконьего логова.

Сэм и Пин изумленно уставились на него.

– А чем тебе не по душе старый Бирюк? – удивился Пин. – Всем Брендизайкам он добрый друг. Бродяг не любит, псы у него злющие – ну так ведь и места какие, чуть ли не граница. Тут, знаешь, не зевай.

– Это все равно, – сказал Фродо и смущенно рассмеялся. – Да вот боюсь я Бирюка с его собаками – по старой памяти боюсь. Мальчишкой я к нему, бывало, лазил за грибами – и частенько попадался. А в последний раз он отлупил меня как следует, взял за шиворот и показал собакам. «Видите этого злыдня? – говорит. – Как он к нам снова пожалует, ешьте его с потрохами, я разрешаю. А пока – ну-ка, проводите». И они шли за мной до самого парома, представляете? У меня душа в пятках трепыхалась, хотя собаки знали, что делали: шли за мной, рычали, но не трогали, раз не велено.

Пин захохотал.

– Ну вот и разберетесь, – сказал он. – Ты же тут вроде жить собрался. Бирюк – мужик что надо, ежели к нему за грибами не лазить. Пойдем-ка от калитки напрямую, чтобы видно было, что мы не какие-нибудь бродяги. А встретим его, слово за мной. С Мерри они приятели, да и я с ним всегда ладил как нельзя лучше.

Путники шли гуськом вдоль колеи; вскоре показались тростниковые крыши усадьбы и приусадебных строений. Прочный, ладный кирпичный дом был обнесен высокой крепкою оградой с дубовыми воротами.

Из-за ворот раздался звонкий, дружный лай, потом окрик:

– Клык! Волк! Хват! Ко мне!

Фродо и Сэм замерли, а Пин сделал еще несколько шагов. Ворота приоткрылись, и три громадных пса кинулись к путникам с буйным лаем. На Пина они и внимания не обратили. Двое бросились к Сэму: прижали его к забору и обнюхивали. Третий, огромный и по виду самый свирепый, стал перед Фродо, следя за ним и глухо рыча.

Из ворот вышел толстый, коренастый и краснолицый хоббит.

– Здрасьте! Привет! А позвольте узнать, кто вы такие и чего вам тут надо? – спросил он.

– Привет и вам, господин Бирюк! – сказал Пин.

Тот пригляделся.

– Ба, да это никак Пин – господин Перегрин Крол, я хотел сказать! – Бирюк широко ухмыльнулся. – Давненько я вас не видел. Ну, вам повезло, что мы старые знакомые. Я как раз собирался спустить собак. Бродят тут всякие, а сегодня особенно. Ох, близковато к реке, – сказал он, покачав головой. – А этот и вообще невесть откуда пожаловал, чудо-юдо какое-то. Другой раз нипочем его не пропущу. Костьми лягу.

– Это вы о ком? – спросил Пин.

– Да он вам навстречу поехал. Как же вы разминулись? – удивился Бирюк. – Я же говорю – чудище, и вопросы чудные… Да вы бы зашли в дом, поговорим толком. Я как раз и пива наварил.

Ему, видно, хотелось порассказать о пришельце не спеша и подробно.

– А собаки? – спросил Фродо.

– Собаки вас не тронут, коли я им не велю, – рассмеялся хозяин. – Эй, Клык! Хват! К ноге! – позвал он. – К ноге, Волк!

– Это господин Фродо Торбинс, – представил Пин. – Вы его, поди, не помните, но он, было время, здесь жил.

При имени «Торбинс» Бирюк изумленно и пристально поглядел на Фродо. Тот подумал было, что припомнились ворованные грибы и что на него сейчас спустят собак. Но хозяин взял его под руку.

– Ну и дела, – сказал он. – Это же надо, а? О хоббите речь, а хоббит навстречь! Заходите, заходите! Есть разговор.

Все расселись у широкого камина. Хозяйка принесла пиво в корчаге и разлила по четырем кружкам. Пиво было – вкуснее некуда, так что Пин даже застыдился своих слов про «Золотой шесток». Сэм прихлебывал осторожно: мало ли чего наварят в здешних местах. И хозяина его здесь обидели – давно, правда, а все-таки.

Поговорили о погоде, об урожае (вообще-то не хуже обычного), потом Бирюк грохнул кружкой по столу и оглядел гостей.

– Ну, господин Перегрин, – спросил он, – откуда идете, куда путь держите? Ежели ко мне, то чуть-чуть стороной не обошли.

– К вам, да не совсем, – отвечал Пин. – Правду сказать, коли уж вы все равно догадались, так мы к вам невзначай угодили. Заблудились в лесу по пути к парому.

– Торопились, так лучше бы дорогой, – заметил хозяин. – Хотя не в этом дело. Вы, господин Перегрин, ладно уж, гуляйте у меня туда-сюда невозбранно. И вы тоже, господин Торбинс… Хотя насчет грибов-то вы как? Все так же? – Он загоготал. – Да, вот видите, помню, помню мальчонку Фродо Торбинса. Ох и разбойник же был! Фамилию-то вашу я, правда, забыл – да мне напомнили. Сегодняшний, он, думаете, о чем выспрашивал?

Они ждали, сдерживая нетерпение.

– Да-а, – неторопливо и с удовольствием сказал Бирюк, – подъехал на вороном к воротам – не заперты были – и в двери суется. Черный, весь в черном, лица не видать, словно боится, что узнаю. Я думаю: «Ишь ты какой! Чего приперся-то к нам в Хоббитанию?» Граница рядом, разные шастают; таких, правда, отродясь не видывал. Выхожу к нему. «Ну, – говорю, – здрасьте, в чем дело? Это вы не туда заехали, давайте-ка обратно на дорогу».